Неожиданное осложнение - Страница 74

— Давай просто скажем, что мне нравится смотреть, как разворачиваются действия, по одной главе за раз.

Отворачиваюсь от него. Скрещиваю руки на груди и фыркаю.

— Ты сходишь с ума не из-за общественных работ, — говорит он.

Я поднимаю плечо и качаю головой. Я злюсь из-за всего. И из-за ничего. Все кажется таким простым. И банальным. Возможно, проблема во мне.

— Я пустила его на свою кухню, па. Показала ему, что я собой представляю, а он заставил меня чувствовать себя идиоткой.

Папа берет мою руку с моих коленей и держит ее в руках.

— Знаешь, почему мы с твоей матерью заложили дом ради тебя?

— Потому что ты сделаешь что угодно ради своих детей?

— Открою тебе небольшой секрет. Я бы никогда не дал этих денег Эмме.

Я резко поднимаю голову, удивленная его заявлением.

Он шепчет:

— Она слишком зажата.

Я хочу рассмеяться, но я слишком смущена. Его комментарий не лишён смысла. Он отчасти прав. Эмма умеет веселиться, но когда дело доходит до работы или мечтаний, она немного безразличная.

— И Люк, — продолжает он, — он слишком отвлечен. Он, вероятно, изменит свой профилирующий предмет десять раз, прежде чем закончит учебу. И это нормально. Это его выбор.

Он крепче сжимает мою руку.

— Но ты, моя дорогая Лия, всегда была сильной в своих убеждениях и яркой по духу. У тебя есть дар, дар заставлять людей смеяться и петь, а мозги, чтобы вести дела и решать проблемы, о которых другие и не помышляют. Ты с самого детства знала, что хочешь, и никогда не отступалась. Разница между тобой и Эммой заключается в том, что ты знаешь, как жить. Однажды твоя сестра сломается. Она слишком сосредоточена, слишком решительна. Но ты? Ты находишь радость во всем. Это редкий и благословенный дар. Работа будет трудной, дни будут длинными, но ты всегда, несмотря ни на что, будешь наслаждаться жизнью. Вот поэтому мы знаем, что ты добьёшься успеха. Я и твоя мама, мы инвестируем не в бар. Мы инвестируем в тебя.

У меня на глазах наворачиваются слезы. Я знаю, что они рядом, поэтому поднимаю брови, чтобы не начать плакать.

Он наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд.

— Для того, у кого столько уверенности в себе, ты, однако же, выглядишь сомневающейся. И это причиняет мне боль. Такое чувство, что все эти способности и талант, которые ты выставляешь напоказ, это твой способ защитить свое сердце от того, чтобы его не разбили.

Одинокая слеза катится по моей щеке. Я вытираю ее.

— Я в курсе, что я потрясающая. Я также знаю, что другие думают обо мне. Мне все равно, что они думают. Все, до чего мне есть дело - это моя семья.

— И? — допытывается он.

— Мои друзья.

— Ты кое-кого забываешь.

От его слов сердцу становится больно.

— Адам многие годы думал обо мне самое худшее. И я... ну, полагаю, я о нем думала точно так же.

Папа похлопывает меня по руке.

— Последствия идеализации. Просто наоборот. Вы оба создали монстров друг из друга.

— Он это начал.

— Он был достаточно храбр, чтобы создать для вас возможность найти общий язык.

Я пристально смотрю на папу.

— Нет, — качаю головой, — в нашем прошлом было слишком много всего. Было неправильно даже думать, что мы можем быть друзьями.

Он откидывается на спинку кресла.

— Жизнь - это серия запятых, а не точек.

Я смотрю на него. Мой рот открывается, а затем закрывается, смущенный тем, что мои уши, кажется, только что услышали.

— Ты только что бросил мне слова Макконахи?

— Верю, что так и есть.

Наклонив голову, я смеюсь. Этот человек никогда не перестает удивлять меня.

Я встаю и наклоняюсь, чтобы обнять его.

— Никогда еще не гордилась сильнее тем, что я твоя дочь.

Он берет мои руки и смотрит мне в глаза.

— А я никогда не переставал гордиться тем, что ты моя дочь.

Я прохожу через гостиную и к своей комнате. Закрыв дверь, я включаю свет и подхожу к своему туалетному столику. Снимаю серьги и смотрю в окно. Через дорогу на моей улице стоит черный пикап. Адам, в голубых джинсах, футболке, которая сегодня была на нем раньше, и рабочих ботинках, прислонился к водительской двери. Он выглядит невероятно красивым.

Хуже всего то, что сейчас я знаю, каково это, ощущать в руках его тело. Знаю, что, если проведу пальцами вниз по нему, он толкнется в меня бедрами, чтобы сдержать дрожь. Знаю, что у него густые и шелковистые волосы. Мои пальцы могут пробежаться по ним и потянуть, когда я захочу, чтоб он оказался ближе. И, если я коснусь языком внутренней стороны его губы, он набросится на него и всосет в рот.

Стыдно и то, что я знаю, каково это, когда этот мужчина лжет. Не знаю, каковы его мотивы, и мне плевать. Он играл с моим чувством незащищенности. Водил меня за нос.

И все же, это не так плохо, как слова, которые он сказал мне много лет назад. Слова, которые в течение семи лет держали меня на расстоянии.

Наступил день похорон Брэда. Я стояла на траве, каблуки утопали во влажном дерне, пока я цеплялась за Эмму, держащую ярко-розовый зонтик. Он был единственным, который у меня был. Мои родители были в толпе с адекватным синим. Мы с Эммой выделялись в море тьмы с розовым, висящим над нашими головами.

Все было не так, как если бы у нас был стареющий дядя или больная бабушка. Никто не ожидал, что полный сил, здоровый, счастливый восемнадцатилетний парень умрет. И мы, конечно, не ожидали дождя на его похоронах. Если бы я знала, может быть, купила бы черный зонтик.

Я рыдала на плече Эммы, портя ее шелковое платье, которое она одевала на выступления. Но она не вымолвила ни слова. Просто держала меня, позволяя мне оплакивать первого мальчика, которого я любила. Того, кто был для меня первым во всем.